я иногда так и хочу вам врезать! Что вы называете жиром — эти жалкие пять граммов на своих плоских задницах?
Она опускает футболку, залпом допивает чай, вытирает губы запястьем.
— Легко смириться… Если бы вы знали! Отец называет меня жирдяйкой. Дядя — бегемотом. Сестра говорит: считай калории. Мать гонит к диетологу. Я не могу сходить в пиццерию: на меня все пялятся. Первоклашки вчера в столовой меня снимали! Прикиньте! Ржали, называли Колобком! Я их напугала: сказала, что съем. Весело, правда? Просто обхохочешься. Правда, мне легко? Легче лёгкого!
Ева мнётся, красная, как самый помидорный помидор, и чуть ли не плачет. Мне тоже неловко — но так, будто я нечаянно вломилась в запертый туалет и увидела, что кто-то там делает свои дела.
— Ты никогда не показываешь, что тебе больно, — говорю я. — Но почему?
Полина усмехается.
— Никто не должен знать. У любого непобедимого дракона есть мягкая подмышечка, куда можно пустить стрелу. Узнают — будут стрелять, пока не прикончат. А я не хочу так. Я буду жить и смеяться всем назло! Есть что хочу. Любить себя. Если бы я плакала после каждой жирухи в свой адрес — я бы уже подохла от обезвоживания. Не доставлю никому такого удовольствия. Никому! Я для себя — главный человек на свете. И я выбираю себя любить. Это моё тело, и другого у меня не будет.
— Мне бы твою уверенность, — печально говорит Ева.
— Ну так вперёд. Смотри: делай как я. — Полина упирает в подбородок указательный палец и поднимает голову. — Выше нос! Плюй на всех. Думай о себе. Ты королева.
— Я так не могу, — отвечает Ева, и её рот кривится. — Сейчас я могу думать только о нём, о Диме! Мне так плохо…
Она тычется носом мне в плечо. Я её обнимаю. По правде говоря, я думаю, что если бы она себя не накручивала, то давно б успокоилась. Ева цепляется за меня, как за спасательный круг, и поливает моё плечо слезами. Надеюсь, хоть пятен не оставит.
— Знаешь… У меня есть один способ, — тихо говорит Полина. — Как я справляюсь, когда всё вокруг катится к чертям.
Она вздыхает и продолжает:
— Я представляю вот что. Сегодня я спасла весь мир. От катастрофы. Любой: эпидемия, голод, глобальное потепление, метеорит, инопланетяне, мировая война — неважно. Но я спасла весь мир. Благодаря мне все живы! Я смотрю на людей — и они уже не кажутся такими гадкими. И даже если на улице мерзкая погода — я радуюсь ей. И мои беды пропадают, ведь главное — я спасла весь мир. Мир, в котором есть и плохое, и хорошее. И радость, и грусть. Мне ещё обязательно будет весело, не сейчас — но когда-нибудь. Главное, что мир спасён.
Ева хлюпает носом. Глаза Полины блестят. Я бы решила, что она прослезилась, если бы её не знала. Чтоб Полина заплакала — такого просто не бывает.
— Какой грустный способ, — замечаю я. — Ведь никто не знает, что случилось. Не носит тебя на руках. Даже не скажет спасибо.
— Может, когда-нибудь я на самом деле спасу мир. — Полина задумчиво вертит в руках зефирину. — Стану журналисткой. Буду писать только правду. Помогать людям. Я думаю… Если бы все делали хоть что-то — мир бы не понадобилось спасать. Ненавижу равнодушных! Тех, кто проходит мимо и ничего не делает.
— Так не проходите мимо и посочувствуйте мне! — слабеньким голоском говорит Ева.
— Как насчёт зефира, который утоляет все печали? — предлагает Полина. — Попробуешь?
— Давай!
То ли зефир и вправду волшебный, то ли Еве просто надо было выговориться — но спустя две кружки чая она уже приходит в себя. Настолько, что начинает выбирать очередную жертву.
— Просто надо найти серьёзного парня. Поумнее прошлых. Из одиннадцатого, например! Может, Пушкарёв или Дружинин? У них-то мозгов побольше, чем у наших идиотов. Хотя… — Ева косится на меня. — Я бы и с Антоном твоим замутила. Если б ты на него глаз не положила. Не отбивать же парня у подруги?
— Не говори ерунды! — Я старательно делаю вид, что сержусь. — Он не мой. И ничего я на него не ложила.
Ева отмахивается:
— Ну значит — он на тебя положил, какая разница? И не ври. Я же вижу, как ты на него смотришь. То краснеешь, то бледнеешь, то синеешь…
— Всё, закрыли тему! — перебиваю я.
— А почему сразу парни? — встревает Полина. — Почему бы не посмотреть на девушек?
Ева захлёбывается чаем:
— Кх… Фу! Что за мысли? Я не настолько открытых взглядов, чтобы… Фу. Фу-у-у! Меня сейчас вырвет. Нашла о чём говорить!
— Ладно, ладно. — Полина машет рукой. — Я поняла. Ну, тогда выбирай очередного принца, который грянется оземь и обернётся козлом.
— Как будто с девушками всё иначе, — фыркаю я. — И они не превращаются в коз.
— Бывает, — поясняет Полина, — но намного реже. Просто парней воспитывают быть козлами. А девушек — быть с козлами. Вот и весь секрет.
— Это не значит, что мы должны становиться лесбами. — Ева отправляет в рот ещё волшебного зефира. — Я не настолько отчаялась!
— А откуда ты вообще знаешь, как бывает с девушками? — спрашиваю я с подозрением. Полина пожимает плечами:
— Да я так. Чисто теоретически.
— Понятно, что теоретически! — ворчит Ева. — У тебя и парня-то не было ни разу, а ты уже всех в козлы записала.
— Есть такая поговорка, — высокомерно говорит Полина. — Необязательно доедать яйцо, чтобы понять, что оно тухлое. Вот и с парнями так же.
— В смысле? — говорю я. — Ты же никогда не ела яйцо! В смысле парня!
— Яйцо парня?.. — выдаёт Ева и начинает ржать. Не смеяться, а просто ржать. Бывает у неё, нападёт хохотун — не успокоишь. А ржёт она очень заразительно, так что и мы с Полиной присоединяемся. Ещё полчаса обсуждаем Пушкарёва, Дружинина, журналистику и зефир, а потом расходимся по домам.
Перед сном я смотрю на огни ночного города и думаю о Полине. Пусть твердит сколько влезет, что красоты не существует. Но она была такая красивая, когда говорила про спасение мира. Факт! Теперь я знаю, как это: когда горят глаза. Сама увидела.
Завидую я Полине. Хотя ни за что в этом не признаюсь. Здорово знать, чего ты хочешь. Вот Полина хочет помогать людям и спасать мир. А Ева — стать моделью, чтобы все ей восхищались. А я? Чего я хочу?
Конечно, быть счастливой. Но что нужно для счастья — сама не знаю. Вот хотела я велик, ужас как хотела! Полтора года канючила, даже плакала напоказ. Думала, ничего мне больше не надо. Мама подарила велик, я прокатилась немного — и всё, как отрезало. Вот что это такое?
А ещё я хочу быть собой. Сохранить своё я, не прогибаться под систему! Не быть как все, а быть собой! Отличный план? А то! Вот только… Что это — быть собой? И что такое я? Вот года три назад я была дура дурой. Да и год назад тоже. А сейчас поумнела. Я стала собой? Или надо подождать ещё пару лет? Когда я буду с кем-то вместе? Найду парня? Тогда кто я сейчас — никто? Или вот ещё: гены. Половина от мамы, половина от папы. А где же я? Я хожу в школу, куда меня отвела мама, фотографирую, потому что папа любил фотографию, ношу носки, которые вяжет ба, и джинсы — такие же, как у моих подруг, — но что из этого я? Разве это я? Как мне быть собой, если я не понимаю, что это?
***
Отвратительный день! Вроде бы ничего плохого не случилось, но меня всё бесит. А когда меня всё бесит — берегись: я превращаюсь в злую собаку. С утра нарычала на ба, которая жарила блины и забыла сковородку на плите. Как так можно? А если пожар?! Когда переодевались на физру, ко мне пристала Ева — и тоже получила. Прицепилась, как репейник:
— Скажи, тебе кто больше нравится, Пушкарёв или Дружинин? Ты бы с кем из них стала встречаться?
Надо же! Неделю назад убивалась по своему драгоценному Димочке — а теперь